В связи с моей последней статьей про то, как долго у Путина хватит денег на войну, мне разные люди в разной форме высказали претензии, общий смысл которых можно свести к тому, что подобные расчеты в интересах Кремля, т.к. подрывают уверенность сил света в их скорой победе. В отношении, конкретных экономических расчетов можно было бы ограничится ответом про научную достоверность. Однако затронутая тема гораздо шире и, я решил подробно обсудить этику и логику высказываний по связанным с войной вопросам.
Мне сложно понять почему люди, призывающие воевать с Путиным невзирая на то сколько людей ради этого погибнет, сидя за ноутбуком где-нибудь в благополучной стране, считают свою позицию высокоморальной. Особенно учитывая тот факт, что крах режима Путина большинству из нас лично выгоден, а призыв воевать до победы не несет для нас издержек. Напротив — собирает лайки и просмотры. Тем же, кто вопреки личным интересам призывает смотреть в будущее реалистично, почему-то приходится оправдываться. Казалось бы должно быть ровно наоборот: об этике должны задуматься люди, призывающие воевать до «скорой победы» без риска для собственной жизни.
Однако постараюсь отбросить эмоции и изложу свой взгляд на проблему в 3 текстах.
В первом (ниже) я попробую, насколько возможно абстрактно-теоретически, описать проблему выбора «военного комментатора» (под которым мы будем понимать любое лицо, публично высказывающееся на связанные с войной темы).
Во втором, поговорю о возможных стратегиях в существующих информационных пузырях.
В третьем — изложу свои личные представления о вероятности реализации различных сценариев текущего конфликта, аргументы в пользу тех или иных вариантов, а также критерии, которые я лично считаю осмысленными для выбора между ними.
II. Моральный выбор «военного комментатора». (Стилистика изложения нарочито заимствована из «Этики» Спинозы)
Теорема: Бремя доказательства моральной правоты лежит на «военном комментаторе», призывающем к «войне до победы».
Доказательство: Предположим у нас есть две стороны военного конфликта, каждая из которых может продолжать конфликт, а может остановить его за счет уступок другой стороне, которые в настоящий момент считаются неприемлемыми.
Допустим, что правительства этих двух сторон максимально циничны, им наплевать на необходимые жертвы и разрушения. Единственное, что их интересует – сохранение собственной власти. Которое, в свою очередь, зависит от поддержки действий правительства населением соответствующей страны. Оба правительства, в идеале, стремятся достичь желаемых ими условий мира, и будут продолжать войну, если понимают, что их население в массе своей готово нести ее издержки. Однако если усталость населения от войны вдруг начнет угрожать власти правительства, последнее легко согласится с любыми условиями противника ради сохранения власти.
По условиям нашей конкретной задачи полная военная победа любой из сторон в духе 1945 года заведомо невозможна.
Схолия 1: Чтобы объяснить данное ограничение, нам придется вернуться от абстрактного рассуждения к текущим реалиям. Даже если предположить масштабное военное поражение российских войск и освобождение Украиной «всей своей территории» военными методами, подобное развитие событий не является достаточными условием для прекращения войны.
Если война сохранит популярность в российском обществе, а Путин власть, то он может продолжить ракетные обстрелы украинских городов и попытки новых наступлений даже если российские войска будут полностью выдавлены с украинской территории. Ведь российская военная промышленность, мобилизационный и экономический потенциал от потери данных территорий практически не пострадают. Для того, чтобы закончить эту войну чисто военными методами нужно занять не Крым, а Кремль. Что либо невозможно, либо относится к «апокалиптическим» сценариям, про которые мы поговорим в другой части.
Военное поражение может привести к краху режима или решению Путина согласиться с требованиями Украины из боязни потерять власть (но не гарантирует этого). И то и другое в описываемой нами абстрактной схеме сводится к формуле «население требует мира, в результате чего правительство соглашается с условиями противника».
Усталость населения от войны является производной от двух факторов: реального масштаба потерь и лишений населения, а также тех нарративов, которые господствуют в соответствующем информационном пузыре. Если нарративы преуменьшают потери и обещают скорую победу, рост фактических потерь увеличивает усталость от войны медленнее. Если наоборот – быстрее. Однако, в любом случае, существует некая точка потерь Х, при достижении которой усталость от войны вынудит соответствующее население требовать от своего правительства прекратить войну. Значение Х различается для двух населений и заранее никому не известно.
«Военный комментатор» своими действиями влияет на господствующие в соответствующем информационном пузыре нарративы. Если он преуменьшает потери и вселяет в население уверенность, что противник скоро капитулирует, это увеличивает вероятность того, что противник «сломается» раньше и сторона комментатора достигнет желаемых условий, однако масштаб потерь при этом тоже, скорее всего, увеличится.
В теоретической ситуации, когда «военные комментаторы» с обеих сторон с одинаковым старанием преуменьшают собственные потери, итоговый результат войны будет таким же, как если бы комментаторов не было, но с гораздо большими фактическими потерями обеих сторон. В подобной ситуации «оптимистичные комментаторы» прямо ответственны за рост числа смертей.
В другой теоретической ситуации, изначальное соотношение сил может быть таково, что сторона комментатора заведомо достигнет усталости от войны Х раньше, нежели сторона противника. В этих условиях исход заведомо предопределен, и действия «военного комментатора» призывающего к «войне до победы» ведут только и исключительно к росту масштаба взаимных потерь. В той же ситуации, даже если цена поражения высока, комментатор призывающий к немедленной капитуляции объективно снижает число потерь. Если капитуляция неизбежна, то по итогу придется заплатить и ее цену, и те издержки, которые пришлось нести в тщетной попытке ее предотвратить.
Схолия 2 В конкретной ситуации российско-украинского конфликта позиции сторон сформулированы не бинарно (когда выигрыш одной стороны означает полную «капитуляцию» другой), а состоят из набора отдельных взаимно неприемлемых требований (Крым, Л/ДНР, Херсон, репарации, внеблоковый статус и т.д.). По мере нарастания усталости от войны какие-то из этих требований сторон могут по отдельности стать приемлемыми для населения противника. Т.е. встречное нарастание усталости от войны в двух обществах может привести не только к полной победе одной из сторон, но и к тому, что будет достигнут какой-то компромисс между сегодня взаимно неприемлемыми позициями. В подобных условиях ответственность «военного комментатора» еще выше, ибо призывая к «войне до победы», он прямо или косвенно обосновывает необходимость потерь достижением всех заявленных целей, в то время как наиболее вероятный сценарий предполагает, что потери приведут к тому, что его стороне удастся выиграть лишь некоторые позиции из списка. Которые сами по себе подобных потерь не стоят.
«Военный комментатор», призывающий к «войне до победы» может быть убежден, что победа его стороны окупит необходимые для ее достижения жертвы (все доводы на эту тему мы обсудим в отдельной части). Однако он прямо принимает на себя ответственность минимум за две вещи: (а) его субъективная оценка, о том, что выигрыш от победы превысит необходимые издержки, верна; (б) он не допустил ошибки в оценке значения Х и победа в принципе возможна.
В случае ошибки в любом из данных суждений призывающий к «войне до победы» комментатор несет прямую ответственность за возросшие потери.
Королларий 1 Если «военный комментатор» лично заинтересован в победе одной из сторон конфликта, по никак не связанным с войной причинам, требования к моральному оправданию позиции «за войну до победы» существенно возрастают. Если при этом комментатор не несет никаких личных рисков в процессе войны и достигает своих целей за счет чужих жертв, найти убедительные моральные обоснования для права такого комментатора призывать к «войне до победы» еще сложнее.
Королларий 2 Если «военный комментатор» осознает хотя бы часть из изложенных выше построений, но при этом призывает к «войне до победы», чтобы угодить собственной аудитории, ради лайков, просмотров и монетизации, то подобное поведение аморально с точки зрения любых разумных критериев.
III. Политизированная публицистика обеих сторон конфликта любит искать аналогии происходящего во Второй Мировой войне. Однако последние месяцы реальные события на фронте гораздо больше похожи на Первую Мировую. (Еще больше все это походит на Ирано-Иракскую, но ее сюжет к сожалению, мало известен большинству читателей). В Первую Мировую осознание тупика пришло к некоторым представителям элит уже осенью 1914. Тогда же начались первые неуклюжие попытки вступить в переговоры. Эти маневры, ровно как и докладные начальству о позиционном тупике, повторялись с обеих сторон в самых разных вариантах и в 1915, и в 1916, и в 1917.
Историки до сих пор спорят о том, насколько данные попытки были серьезны, какие у кого были полномочия и инструкции. Я не вижу смысла в это подробно углубляться. Безотносительно к полномочиям отдельные представители элит с обеих сторон, осознавали ситуацию и делали для прекращения бойни то, что от них лично зависело. Их усилия не принесли результата в том числе и потому, что другие представители элит считали, что прекращение бойни их интересам не соответствует. Правительства боялись, что «позорный мир» приведет их к потере власти, генералы хотели выслужится перед правительствами, и то и другое основывалось на общественном мнении в соответствующих странах.
Общественное мнение, в свою очередь, формировалось выступлениями «патриотических политиков», журналистов и экспертов, которые в 1914 восторгались патриотическим порывом масс и ужасались зверствам противника, в 1915 потешались над карикатурными врагами, которых легко побьют «наши чудо-воины» новым «чудо-оружием», а в 1916 рассказывали своей аудитории, что у немцев скоро кончится еда, у англичан железо, а у русских случится революция. Последняя и правда случилась, только не ясно кто от этого выиграл. Вклад этих публикаций в продление мясорубки переоценить сложно. Наверняка большинство из данных авторов и политиков искренне верило в то, что писало. Но и Геббельса сложно заподозрить в неверии в дело национал-социализма.
Для большей части Европы все это закончилось довольно плачевно. И даже для тех, кто оказался в числе явных победителей, результат 1918 в сравнению с возможностями мира 1915 выглядит так себе. Тогда Франции предлагали вернуть Лотарингию оставив Германии Эльзас. В итоге Франция получила и то и другое ценой миллионов жизней. Италия – Муссолини, Россия – коммунистов, а мир – Вторую мировую. Я не знаю, что чувствовали былые энтузиасты «войны до победы», читая впоследствии Ремарка или Олдингтона, но оказаться на их месте не хотел бы.
Хотя мне лично было бы также выгодно призывать к войне до победы и предрекать скорый крах Путина. Пусть небольшой, но шанс на падение режима есть. За реализацию этого шанса сражаются и умирают какие-то неизвестные тебе люди. С друзьями не ругаешься. Одни плюсы.
Мотивы действий и их последствия часто различаются. До войны и с точки зрения одного и с точки зрения другого дистанция между путинской пропагандой и либеральными авторами была очевидна. Одни сеяли ненависть, которая по итогу способствовала развязыванию войны. Другие отстаивали общегуманитарные ценности, направленные на ее предотвращение. Сегодня эта разница с точки зрения реальных последствий все менее очевидна. И те и другие убеждают свои пузыри в принципах и представлениях, которые мотивируют обе стороны воевать как можно дольше.
Мы все можем ошибаться в оценках перспектив. Будущее непредсказуемо. Однако, что бы ни случилось дальше, это не превратит безответственное поведение в добродетель.