1. Рассуждая про логику действий запада осмысленно структурировать ее по двум базовым критериям.

(А) Есть отдельная логика сдерживания зарвавшегося путинского режима и отдельная в отношении поддержания глобальной стабильности. Как мы увидим, эти две задачи не всегда полностью совпадают.

(Б) Можно рассматривать запад как рациональное мировое правительство, реализующее разумные долгосрочные стратегии, а можно как множество различных политиков, преследующих свои сиюминутные цели, и чутко реагирующих на изменения в общественном мнении. Эти две логики очень часто прямо противоречат друг-другу, но ни одна из них не может быть проигнорирована полностью.

1.1 Аналогии с Мюнхеном 1938 являются сегодня общим местом, однако современная ситуация имеет ряд существенных отличий.

Во-первых, несмотря на почти полную идентичность внутренних процессов гитлеровской Германии и путинской России, а также некоторое сходство их внешних действий, путинская Россия и близко не обладает потенциалом третьего рейха ни в экономическом, ни в технологическом плане (в отношении к современному им миру). Если гитлеровская Германия имела хоть какие-то основания рассчитывать на успешную войну хотя бы отдельно с англо-французами, то со стороны путинской России надежды на выигрыш военного противостояния даже отдельно с США, не говоря про запад в целом, выглядят заведомо абсурдно.

Во-вторых, Гитлера его авантюры на первых этапах лишь усиливали. Чешская военная промышленность, французская экономика или румынская нефть резко расширяли ресурсную базу рейха. У Путина же вокруг изначально не было никаких объектов агрессии, которые могли бы его хоть сколько-нибудь экономически или технологически усилить.

Украина, Белоруссия или допустим Грузия существенно бедней России и аннексия любых их территорий означает лишь принятие российским бюджетом огромного объема дополнительных расходных обязательств. В отличии от Германии 30-х годов, современная Россия тратит на социальные нужды в разы больше чем на армию. Даже бескровный захват восточной Украины по своим издержкам только на повышение выплат пенсионерам и бюджетникам до российского уровня, был бы сопоставим с российскими военными расходами мирного времени. Крым, Донбасс, Абхазия или Приднестровье — чистые получатели российских субсидий. Каждое новое территориальное приобретение экономически ослабляло, а не усиливало режим.

Сколько-нибудь экономически осмысленным объектом российской агрессии мог быть только Казахстан, да и тот ничего не менял в глобальном соотношении ресурсов.

Таким образом, если в случае фашисткой Германии мир имел дело с экономикой и военной машиной, которые быстро усиливались и война ними была бы тем быстрее и дешевле, чем раньше ее начать, то потенциал путинской России, как минимум начиная с 2014 года в относительных величинах лишь все более отставал от потенциала запада. И технологически и экономически.

Даже если бы какие-то умные аналитики на западе в 2014 пришли бы к однозначному выводу, что большая война с Россией неизбежна, то наиболее рациональной стратегией было бы максимальное оттягивание такой войны, ибо с каждым годом ресурсный потенциал сторон изменялся отнюдь не в пользу России.

1.2 Не меньше истории об уроках Мюнхена, на поведение запада влияет

история с развалом СССР. Вот уж был во всех смыслах серьезный соперник. Военном, идеологическом и даже экономическом, с большим количеством союзников и сателлитов. Вмешивающийся в дела множества стран и развязывающий войны типа афганской. Резонов сдерживать, а лучше уничтожить, СССР было гораздо больше, нежели в отношении его бледной пародии. Однако он взял и рухнул сам. Оказывается можно было просто подождать. Данный пример определил стратегию запада в отношении неудобных режимов.

Насколько всем неудобна КНДР, и народу там только от голода в 90-е умерло в несколько раз больше, чем за последний год в Украине. А в 90-е все возможности ликвидировать данный режим были. Да и к Ирану есть множество претензий. Тем не менее запад, как правило, предпочитал прямому вмешательству, стратегию долгосрочного экономического удушения подобных режимов в надежде на внутренние изменения. Обладающая ядерным потенциалом и несопоставимо большими экономическими ресурсами Россия в этом смысле оставляет гораздо меньше маневра.

Таким образом, если рационально рассматривать отдельно проблему российской агрессии (ий) вне контекста ее влияния на глобальную безопасность в целом, то даже прекращение военных действий с территориальными уступками Украины представляется предпочтительным в сравнении с дальнейшей эскалацией, вовлекающей запад непосредственно.

Еще более предпочтительной выглядит ситуация затягивания конфликта в его текущем виде с кровопролитной позиционной войной. Как минимум, каждый месяц такой войны уменьшает военные и экономические возможности России и увеличивает срок необходимый для подготовки новой агрессии. Как максимум, растущее недовольство от военных потерь и экономических лишений может при определенных обстоятельствах привести к краху путинского режима. При любом конечном результате войны, чем дольше она длится и чем большие лишения терпят рядовые россияне, тем выше шанс распространения настроений по образцу 1905 года или эпохи войны в Афганистане.

Идеальный сценарий предполагает 2-3 года изматывающей войны с последующим военным поражением России. Такого сценария режим и правда может не пережить.

1.3 Для современного запада логика «наказать агрессора» актуальна не потому, что «если сдадим Украину, то завтра придется воевать в Прибалтике» (хотя и этого нельзя полностью исключать), а потому, что безнаказанная аннексия территорий в современном мире неизбежно увеличивает глобальные риски и глобальные издержки на поддержание безопасности.

Даже если товарищ Си или Эрдоган не решатся прямо последовать примеру Путина по принципу «если ему можно, то почему нам нельзя», то сама мысль о том, что они могут так поступить, с высокой вероятностью возникнет в головах политиков и инвесторов по всему миру. А это неизбежно отразится как на военных расходах, так и на инвестиционной привлекательности большого числа стран.

Безнаказанность агрессии резко девальвирует любые гарантии безопасности и снижает предсказуемость любых экономических процессов по всему миру, что влияет на глобальную стоимость инвестиций и далее по списку.

Однако сходным образом на мировое благополучие влияет и риск применения ядерного оружия. Понятно, что со стороны Путина угроза применения ЯО является скорее шантажом, чем реальным планом, но также понятно и то, что ЯО это не только карта в руках Путина – рационального игрока в покер, но и граната в руках обезьяны – российского коллективного бессознательного.

Как бы ни быть уверенным, что Путин не планирует в реальности применять ЯО, нельзя не понимать, что в условиях конфликта риски его применения любым случайным образом гораздо выше, нежели риски в условиях заморозки конфликта. А есть еще риски прихода к власти в России больших отморозков чем Путин. А есть еще риски гражданской войны в России с непредсказуемой судьбой ЯО.

Что важнее, прецедент применения ЯО с точки зрения глобальной безопасности выглядит едва ли не менее приемлемым, нежели прецедент захвата агрессором каких-то периферийных территорий. Причем безотносительно к тому насколько будет наказан агрессор за подобное применение.

Таким образом, с точки зрения глобальной безопасности у запада есть две разнонаправленных задачи. При этом, по мере несения Россией экономических и военных потерь, задача «наказать агрессора» будет казаться все более выполненной (захват пары опустошенных областей после кровопролитной войны не будет выглядеть привлекательным примером успешной агрессии), а по мере успехов украинской армии, если таковые случатся, риск применения ЯО будет возрастать.

Если воспринимать запад как «рационального стратега», то вывод из указанных выше соображений очевиден. В условиях российского наступления масштаб западной помощи Украине должен расти, в условиях украинского — снижаться.

1.4 Совершенно другая картина рисуется, если воспринимать запад как набор политиков, реагирующих на общественное мнение. Агрессия, возмутила большинство западных избирателей. Администрация Зеленского довольно эффективна на информационном фронте, а благодаря социальным сетям фотографии разрушенных городов и убитых детей быстро облетают весь мир. Любое давление западных политиков на Украину с целью принуждения к миру слишком рискованно. Выглядеть стойким борцом с Путиным сегодня гораздо выгоднее, чем быть обвиненным в коллаборационизме.

Сложно оценить как долго эти соображения будут превалировать над усталостью от бессмысленных жертв. Высказывания, подобные сделанным недавно Маском, с течением времени будут звучать все чаще и выглядеть более респектабельными, тем не менее, общий настрой «не договариваться через голову Украины» может сохраняться в течение не одного года. В этом смысле, в отличие от ВМВ украинское общественное мнение оказывает на запад большее влияние и, по крайней мере в обозримой перспективе, будет иметь решающее значение.

Однако, если текущее развитие событий для запада, как минимум, приемлемо, а с точки зрения задачи сдерживания России прямо выгодно, то по мере приближения к реальным или вымышленным «красным линиям» применения Россией ЯО и позиция и масштабы помощи имеют все шансы быть скорректированы. Если не публично, то по факту.

Чтобы оценить насколько далеко запад готов зайти в логике «наказать агрессора», разумно задуматься о том какой план был у администрации Байдена по состоянию на начало февраля 2022 года. Сегодня очевидно, что американцы давно и уверенно знали о плане Путина развязать войну. Многократные заявления самых разных должностных лиц в начале кампании свидетельствовали о том, что американцы не ожидали того, что Украина сможет организовать столь успешное сопротивление. Т.е. базовый сценарий, из которого они исходили, предполагал гораздо большее продвижение российской армии, чем то, которое мы наблюдали в реальности.

В этих условиях никакие действия, способные радикально повлиять на подобный исход событий, предприняты не были. Ни «закрытого неба», ни даже резкого роста поставок вооружения в Украину не наблюдалось. Из этого разумно предположить, что в базовом сценарии американский ответ на агрессию планировался преимущественно в виде «разрушительных санкций». В рационально-стратегическом ключе решение уже обсуждалось и риски ядерной конфронтации уже однажды были признаны более значимыми, нежели риски безнаказанной агрессии.

Можно конечно предположить, что у американцев был «дьявольский план» и они заведомо просчитывали наблюдаемый результат, позволив Путину угодить в ловушку. Но если допускать возможность столь изощренного планирования, то подобный план все равно должен был предполагать и неудачный вариант «В», и ответ на него был снова «разрушительные санкции». Что оставляет вывод выше неизменным.

С тех пор ничего принципиально не изменилось.

2. Теперь повернем глобальную доску на 45 градусов и посмотрим на нее сквозь ту же оптику исторических аналогий.

2.1 Рассуждающие о «Мюнхенском сговоре» почему-то часто забывают тот факт, что в указанной ситуации существовало не 2, а 3 стороны процесса, и стояли они перед различным стратегическим выбором. Была ведь еще и сама Чехословакия, чья армия по состоянию на 1938 год имела заметно лучшее соотношение сил с вермахтом, нежели Польша в сентябре 1939. Чехословакия, которая уже успешно провела мобилизацию и чья «патриотическая общественность» активно требовала защиты национальных интересов.

Политическое руководство Чехословакии имело все возможности не пойти на уступки и начать войну. Более того, из внутриполитических соображений такое решение было бы гораздо более популярным. Такую войну Чехословакия бы, скорее всего, проиграла. Но ведь и Польша проиграла войну в 1939, несмотря на имеющиеся гарантии англо-французов.

А ведь война – штука непредсказуемая. Если бы немцы завязли в Чехии, как завязла Россия под Киевом, много чего могло произойти. И в общественном мнении запада от фотографий бомбежки мирных чешских городов, и в голове Сталина, который мог увидеть в сложившейся ситуации выгодную возможность. Не хочу подробно уходить в альтернативную историю, но на мой сугубо субъективный взгляд, военно-политическая ситуация для Чехословакии в момент переговоров в Мюнхене была гораздо менее безнадежной, чем у Польши после пакта Молотова-Риббентропа.

Выиграла бы цивилизация в целом если бы Чехословакия сопротивлялась? Весьма вероятно. Это могло привести к тому, что Гитлер вступил бы в глобальную войну раньше и хуже подготовленным, что уменьшило бы общее число человеческих жертв. А ведь Польша в 1939 тоже могла капитулировать без боя или стать сателлитом Германии. По факту польское сопротивление не изменило ровным счетом ничего в глобальном раскладе, и лишь позволило вермахту приобрести необходимый боевой опыт. Более того, если увлечься альтернативно-историческим моделированием, то не так сложно нарисовать сценарий в котором не сопротивление Польши также снизило бы общее число жертв в глобальной войне, как и гипотетическое сопротивление Чехословакии.

Однако если забыть об альтернативных сценариях и гипотетических интересах мира в целом, и посмотреть на фактические результаты ВМВ для населения Польши и Чехословакии, то мы увидим, что в процентах к населению Польша потеряла в 10 раз больше человеческих жизней. Прага практически не пострадала, а Варшава была разрушена до основания. Поляки несколько лет жили в гораздо худших условиях, нежели чехи, разрушение промышленной и гражданской инфраструктуры двух стран по результатам войны несопоставимо. Все вышеперечисленное, конечно, имеет много разных причин, однако решение о сопротивлении/не сопротивлении занимает в ряду данных причин значимое место. Не сопротивление оказалось выгодно чехам, а сопротивление невыгодно полякам.

Перед собственно Украиной сегодня стоят отнюдь не те стратегические развилки, которые стояли перед Англией в Мюнхене или США сейчас, а те, что стояли перед Чехословакией и Польшей в 38-39. И суждение о рациональности тех или иных решений с точки зрения интересов человечества в целом и интересов большинства украинского населения будет разным.

2.2 В комментариях к предыдущим постам мне столько раз написали про Финляндию 1939, что не могу не прокомментировать. Нынче очень популярна версия о том, что вот де Финляндия сопротивлялась СССР в 1939, а потому избежала участи стан Балтии.

Попробую изложить другую версию этих событий, на мой взгляд, больше соответствующую реальным историческим обстоятельствам:

Вопрос о том будет ли Финляндия советизирована зависел отнюдь не от героизма финских солдат в холодных окопах, а от разговора трех пожилых мужчин на одном завтраке, прошедшем в Тегеране 1 декабря 1943 года. Ну или шире — от маневров и отношений великих держав в диапазоне между англо-французскими планами бомбить Баку в 1940 и усилиями американской дипломатии 1944.

Нет никаких сомнений в том, что Сталин в принципе хотел бы присоединить/советизировать Финляндию, как Путин хотел бы в принципе присоединить, допустим, Белоруссию. Однако между «в принципе хотеть» и «ставить своей конкретной задачей в ближайшие месяцы» существует большая разница. В конкретной ситуации советско-финских переговоров ноября 1939 года, в отличие от ситуаций со странами Балтии, Сталин ставил конкретный вопрос о смещении границы на карельском перешейке. Его дальнейшие действия полностью зависели от развития глобальной ситуации между великими державами.

Если бы целью Сталина была немедленная советизация Финляндии, то почему она не была по факту проведена в 1940 году? По состоянию на начало марта 1940 года линия Маннергейма была прорвана, финское военное командование рапортовало о невозможности дальнейшего сопротивления, превосходящим сила Красной Армии ничто не мешало дойти до Хельсинки.

Почему Сталин остановился? Он что ужаснулся потерям советских солдат? Или умилился финскому героизму? А может все же счел слишком высокими риски вмешательства англо-французов? Особенно на фоне «странной войны» на западе. (Кстати продержись финны еще на месяц подольше, война легко могла закончится именно советизацией. После высадки немцев в Норвегии 9 апреля, и особенно после 10 мая, страхи Сталина были сняты, а руки развязаны).

Если бы Гитлер не напал на СССР, то дальнейшая судьба Финляндии зависела бы не от результатов героического сопротивления финнов, а от договоренностей Гитлера со Сталиным. А после вступления Финляндии в войну на стороне Гитлера ради возврата территорий, реальные шансы Финляндии быть советизированной зависели уже совсем не от их прошлых героических успехов, а от договоренностей Сталина с англо-американцами. И были сильно выше, чем в 1939 году.

Таким образом, Финляндия могла отдать Сталину требуемые территории и остаться нейтральной. Вместо этого она потеряла больше территорий, а погибшими в процентах к населению во много раз больше, чем потеряли за ВМВ Великобритания или США.

Я понимаю, что финским политикам и историкам надо было как-то объяснять массовые бессмысленные жертвы, и конструкт «зато мы отстояли независимость» для этого вполне подходит. Однако если смотреть на эту историю здраво, итоговый результат мало зависел от действий самих финнов и сильно от глобального расклада. И учит эта история исключительно тому, что рациональнее было изначально уступить агрессору, избежав бессмысленных жертв.

2.3. Опыт почти всех ситуаций эпохи ВМВ, когда малые державы стояли перед выбором сражаться или сдаться, свидетельствует о том, что на глобальный расклад их решения влияли минимально, а с точки зрения собственного населения сдаться было всегда выгоднее. Мы можем не только сравнивать Данию с Грецией, но и например сражавшуюся до конца Венгрию с Италией. И даже если бы великая Франция сражалась до последнего в 1940, конкретно для Франции ВМВ бы стоила гораздо больших жертв, чем это произошло в реальной истории.

Задачу «наказать агрессора», осмысленно ставить только имея достаточные для того собственные ресурсы. В противном случае ты всегда заложник чужих решений. Нельзя исключать внезапного изменения глобальной ситуации. Как бы лично я не считал ничтожным шанс прямой агрессии Китая в отношении Тайваня, исключить его полностью нельзя, как и некоторых иных событий такого рода. Представить союз Черчилля со Сталиным в 1940 было также очень сложно, особенно польским патриотам.

3. Но вернемся к текущей ситуации. Разные уважаемые мной люди описали много сценариев развития дальнейших событий. На мой взгляд, после марта этого года принципиально отличающихся варианта осталось всего три.

3.1 Базовый состоит в том, что по результатам нескольких месяцев или лет человеческих жертв стороны остановятся на фиксации какой-то линии соприкосновения.

Я не вижу принципиальной разницы между ситуацией, в которой Россия захватит еще какие-то территории, и той, в которой Украине удастся вернуться даже на границу образца 2013 года. Т.е. очевидно, что чем дальше будет двигаться линия фронта от текущей, тем больше разрушений и жертв гражданского населения мы увидим. Однако и с точки зрения глобальной безопасности и с точки зрения возможностей дальнейшей российской агрессии принципиальную разницу увидеть сложно.

Эта разница была в первые недели войны, и если бы Путину удалось безнаказанно установить контроль над Украиной, то это бы и правда ничего хорошего для глобальной безопасности не сулило, и вероятно воевать бы все равно пришлось. Однако из текущей ситуации, где бы фронт ни остановился, Россия все равно выйдет ослабленной и не имеющей реальных перспектив усилиться. Даже если быть уверенным, что агрессия через какое-то время возобновится, стартовать она будет в заведомо худших условиях.

В предыдущих частях я подробно описывал почему конечная линия границы мало влияет на реальное благополучие абсолютного большинства населения двух стран, а также о том, что мотивация продолжения борьбы за эти территории носит исключительно религиозно-патриотический характер. Повторяться не буду.

При этом в рамках указанного выше базового сценария наиболее вероятным является несущественное изменение конечной линии соприкосновение в сравнении с текущей. И серьезное российское продвижение, и возврат Украиной контроля над Крымом, гораздо менее реалистичны ровно в силу того, что запад будет регулировать масштабы помощи, в зависимости от текущих рисков и ситуации на фронтах. Даже в территориальном плане война, скорее всего, уже несколько месяцев идет за то, кто будет контролировать очередную разрушенную Камышеваху.

3.2 Позитивный сценарий сводится к тому, что в результате усталости от войны и экономических издержек путинский режим так или иначе рухнет.

Если развал будет относительно мирным, то данный сценарий максимально благоприятен и для запада ,и для населения двух стран, и для таких российских эмигрантов как я. (С эгоистической точки зрения мне лично затягивание войны исключительно выгодно – повышает мои шансы вернуться). Каждый дополнительный месяц войны увеличивает вероятность краха режима. Успешное украинское наступление ее тоже увеличит, но меньше, чем пару лет кровопролитной войны.

Проблема в том, что это ставка с неизвестной вероятностью. Если в рулетке поставить на зеро 100 раз, то вероятность, что одна из ставок сыграет больше, чем если вы поставите лишь однажды. Однако каждая следующая поставленная фишка имеет тот же шанс выиграть, что и самая первая. Совершенно не понятно сколько человек должно погибнуть для того, чтобы режим рухнул, а также какова вероятность, того, что режим может быстро посыпаться и без этих жертв.

Проблема состоит еще и в том, что каждый дополнительный месяц войны увеличивает и вероятность негативного сценария – ядерного Армагеддона, выигравших в котором не будет. Пускай этот сценарий наименее вероятен и затягивание войны больше увеличивает шансы краха режима, нежели шансы Армагеддона, однако исключать его полностью тоже нельзя.

3.3 Путин начал эту войну и персонально виноват в ней, однако длительность ее дальнейшего продолжения есть прямая функция от степени патриотической истерии в двух странах. Зеленский, как зависящий от избирателя политик, прямо не может выйти за рамки господствующих нарративов и общественного мнения. Путин может быть имеет больше возможностей это мнение формировать или игнорировать, однако если бы война была резко непопулярна у абсолютного большинства российского населения, у него бы тоже не было никакой возможности ее продолжать.

Война закончится ровно тогда, когда в общественном мнении одной из сторон популярность идеи завершить убийства уступками станет выше популярности идеи умирать до победного конца.

Сколько для этого потребуется новых жертв – не знаю. Знаю лишь то, что те, кто с обеих сторон уверяет своих сограждан в скорой и неотвратимой победе, прямо это число увеличивает.