В последнее время все более популярны разговоры о растущем неравенстве доходов в развитых странах. Действительно, если середина XX века прошла под знаком сокращения неравенства, то с начала 1980-х годов в развитых странах процесс двинулся в обратном направлении. Однако если сравнить некоторые аспекты жизни в развитых странах с тем, как они выглядели 50 или 100 лет назад, то это утверждение не покажется бесспорным.
Разница в доходах, но не в условиях жизни
Такие услуги, как образование или здравоохранение, которые в начале прошлого века были доступны абсолютному меньшинству, сегодня стали всеобщим стандартом. Да, богатые могут себе позволить несколько более качественное образование и медобслуживание, но с точки зрения городских низов начала XX века эта разница вряд ли была бы различима.
Сто лет назад бедные часто физически голодали и регулярно ночевали на улицах. Сегодня в развитых странах можно говорить о том, что бедные потребляют несколько менее здоровую и качественную пищу, но даже эти ее характеристики в большей степени зависят от самодисциплины и желания следить за здоровьем, нежели от дохода. С точки зрения бедных 100-летней давности (не говоря уже о более ранних эпохах) разница в рационе между сегодняшними богатыми и бедными также казалась бы незаметной. Сегодня в мире от болезней, связанных с ожирением, умирает больше людей, чем от голода.
Да, в развитых странах существует огромный разрыв между бедными и богатыми во владении жильем. Но разница в практическом пользовании жильем значительно меньше. Система аренды, социального жилья и благотворительных приютов делает жизнь на улице скорее сознательным выбором, нежели следствием нужды.
Еще менее значительным выглядит неравенство, если сравнивать не жизнь самых богатых и самых обездоленных, а, допустим, жизнь наиболее обеспеченных 10% населения с жизнью 50% населения, обладающих доходами ниже средних. С точки зрения практической ценности потребляемых благ, а не ее символически-имиджевой составляющей, разница между этими двумя большими группами практически отсутствует.
И те и другие владеют личным автотранспортом. Да у верхних 10% несколько больше автомобилей в семье и на этих машинах стоят более дорогие лейблы. Однако для потребителя из 1960-х разница между современным «Мерседесом» и «Шкодой» была бы исчезающе мала.
Еще сложнее увидеть разницу в практической ценности потребляемой одежды или мебели. С точки зрения прочности, удобства и долговечности она практически отсутствует. Отличаются только стили и торговые марки. Глядя из любой предшествующей эпохи развития человечества, мы бы сказали, что и современные бедные, и современные богатые обладают совершенно избыточными, выходящими за пределы здравого смысла излишками одежды и бытовых предметов.
Количество доступных услуг для верхних 10% и нижних 50% населения развитых стран тоже не различимо. И те и другие ходят в рестораны и парикмахерские, посещают кинотеатры и автомойки, имеют одинаковый доступ к транспорту или услугам связи. Век назад ситуация была обратной – большинство населения практически не потребляло этих услуг.
Когда-то богатые тратили на работу меньше времени, чем бедные. Для бедных праздность и путешествия были, напротив, практически недоступны. Вплоть до 1983 года среди наименее обеспеченных 20% американцев людей, работающих в среднем более 50 часов в неделю, было больше, чем среди 20% наиболее обеспеченных. Сегодня, наоборот, в верхних 20% таких трудоголиков в два раза больше, чем в нижних 20%. Начиная с 1970-х, количество часов в году, проведенных на работе американцами с высшим образованием, растет быстрее, чем у американцев, такого образования не имеющих.
Весь XX век большую часть обеспеченных неработающих составляли домохозяйки, а способность мужа позволить жене не работать была важным атрибутом успешного среднего класса. Но если в 1960 году в США жены мужчин, не закончивших школу, работали в неделю в среднем в два с лишним раза больше жен мужчин с высшим образованием, то в 2005 этот разрыв составил лишь 10%. Не важно, почему это произошло – из-за изменения стереотипов, популярности феминизма или других факторов. Важно, что практический разрыв в образе жизни между верхами и низами заметно сократился.
Путешествия сегодня доступны подавляющему большинству населения развитых стран. Класс билетов и количество звезд в отелях может различаться, но с точки зрения предыдущих поколений бедных все это выглядит как малосущественные частности.
Все большая часть услуг получается гражданами бесплатно. И речь тут не только про безопасность или образование, обеспечиваемые государством, но и про условно бесплатный доступ к огромному количеству интернет-сервисов. Та личная польза, которую и богатые и бедные получают от пользования, например, поисковиками, и близко не сопоставима с той платой в виде просмотра рекламы, которую с них за это взимают.
Таким образом, можно говорить о том, что рост неравенства доходов, наблюдающийся в развитых странах с начала 1980-х годов, как минимум не привел к росту неравенства в реальных условиях жизни. Скорее можно утверждать обратное: за этот период богатые стали относительно больше работать при том, что разница в реальной (а не символической) ценности потребляемых богатыми и бедными благ скорее сокращалась.
Возникает закономерный вопрос: во что же при этом конвертировалось нарастающее неравенство доходов?
Неравенство в праве решать, куда идти человечеству
Ответ на этот вопрос состоит из двух составляющих.
В первую очередь неравенство доходов все в большей степени конвертируется в неравенство символическое. Часы за $1 млн с точки зрения своей практической ценности почти никак не отличаются от часов за $10. В этом нет ничего нового. Точно так же когда-то расшитая золотыми галунами одежда не согревала лучше, чем сделанная из грубого сукна. И дорогие часы и золотые галуны отвечают другой цели: демонстрации статуса.
Просто доля расходов, направленных на оплату символической разницы на всех уровнях, сегодня гораздо больше, чем она была 50 или 100 лет назад. Тогда расходы в большей степени направлялись на приобретение реальных «полезностей». И неравенство означало, что кто-то сыт и в тепле, а кто-то частенько голодает, физически тяжело работает и не всегда знает, где переночевать. Сегодня в развитых странах доля символической составляющей в расходах явно перевешивает, и большая часть неравенства выражена в лейблах на одежде и капотах машин.
Вторая составляющая неравенства доходов конвертируется в неравные права голоса в принятии решений о будущем.
Можно сколько угодно сокрушаться о том, что восемь самых богатых людей богаче, чем беднейшая половина человечества. Однако необходимо понимать, что ни Уорен Баффет, ни Билл Гейтс, ни их потомки в 20 поколениях физически не смогут потратить свои десятки миллиардов на личное потребление. Подавляющая часть принадлежащих им денег либо реинвестируется в бизнес, либо будет потрачена на благотворительность.
И то и другое по сути своей представляет собой право принимать решения: строить ли магазины или космические корабли, бороться с раком или с расширением пустыни Сахара. Беспрецедентные по мировым меркам состояния – ни что иное как концентрированное право принимать решения о том, что делать и как жить окружающим и человечеству в целом.
Причем это право в большинстве своем заслуженное. Успешный бизнесмен есть результат последовательного принятия большого количества удачных решений. Современная экономическая система постоянно производит отбор тех, чьи идеи об изменении жизни были позитивно оценены человечеством в деньгах (от тех, чьи идеи потребители не оценили).
Илон Маск заработал свое право принять решение о строительстве космических кораблей и электромобилей тем, что его предыдущие идеи (PayPal) были оценены потребителями как меняющие их жизнь к лучшему. И если он сейчас ошибется, то его возможности принимать столь масштабные решения резко уменьшатся.
Уоррен Баффет не случайно говорит о вреде для экономики от наследования больших состояний. Человек, получивший в силу унаследованного состояния право принимать решения о больших физических или социальных изменениях, но не доказавший на практике свою способность принимать качественные решения, рискует потратить ресурсы человечества неэффективно.
Однако в целом высококонкурентная рыночная экономика позволяет передать права по принятию решений в компетентные руки. 67% из 2200 ныне живущих на планете миллиардеров сделали свое состояние с нуля сами. Среди миллионеров, живущих в США, по наследству свое состояние получили немногим более 15%.
Именно Уоррен Баффет был одним из организаторов инициативы Giving Pledge, подписанты которой из числа очень богатых людей обещают при жизни или в завещании потратить не менее половины своего состояния на цели благотворительности. Обещание сделать это дали 140 миллиардеров с совокупным состоянием более $700 млрд. (В коррумпированных развивающихся странах соотношение между самостоятельно заработавшими и унаследовавшими состояние богатыми несколько иное.
Отличается и готовность богатых жертвовать на благотворительность. В списке из 100 самых богатых людей планеты россиян девять, а среди 140 подписантов инициативы Giving Pledge – всего двое. Впрочем, участие в этой инициативе граждан Китая или иных развивающихся стран еще менее пропорционально их доле в мировом богатстве.)
Некоторые из подписавших благотворительную инициативу миллиардеров практически выполнили ее досрочно. Билл Гейтс успел потратить на благотворительность более $62 млрд, что сопоставимо с оставшимся у него $87 млрд. И Гейтс и, например, Марк Цукерберг объявили о том, что завещают на благотворительность более 99% своего состояния.
Билл Гейтс, как и многие другие миллиардеры, не просто раздает эти деньги абстрактным нуждающимся, но сам активно управляет деятельностью своих фондов, в рамках которых жертвователи принимают решения, например, победить туберкулез и малярию, а не какие-то иные заболевания. Фонд Гейтсов тратит заметные объемы средств на лоббизм. Именно он, например, выступает главным лоббистом законодательства об ужесточении правил в отношении курильщиков и табачных компаний по всему миру. Гейтс лично является вторым по размеру (после США как государства) жертвователем Всемирной организации здравоохранения.
Пример Гейтса не исключителен, но весьма показателен подходом к направлениям трат. Благотворительность в развитых странах – не новость. Доля благотворительности в ВВП хоть и растет, но крайне медленно, чтобы это на что-то влияло. Новость в другом: благотворители вместо простой раздачи ресурсов нуждающимся все больше концентрируются на целенаправленном решении глобальных мировых проблем, жертвуя на это не только средства, но также свое время, внимание и талант. Гейтс олицетворяет собой попытку сверхбогатых людей подменить правительство как субъект решения глобальных проблем человечества. И этой тенденции едва ли исполнилось 20 лет.
На примере Гейтса мы наблюдаем, как неравенство доходов трансформируется в неравенство в праве выбора пути для человечества. Ранее это было прерогативой политиков – людей, которые сначала убеждают общество, что определенные изменения дадут позитивный результат, а уже потом проверяют правильность такого предположения на практике.
Сегодня возможность принимать значимые решения все больше смещается в руки тех, чьи предыдущие решения неоднократно признаны удачными финансовым голосованием множества людей. Это не гарантия того, что и следующие их решения окажутся удачными, однако существенно увеличивает на это шансы.
Таким образом, рост неравенства в доходах, наблюдаемый сегодня в развитых странах, сложно описывать как однозначно негативное явление.
1. Рост неравенства в доходах не сопровождается ростом неравенства в потреблении физических благ. Количество людей, не имеющих доступа к питанию, крову и минимальной медицине, исчезающе мало.
2. Неравенство в объеме осуществляемой работы как минимум сократилось. Более того, некоторые данные свидетельствуют, что теперь богатые работают больше бедных.
3. Значительная часть неравенства в потреблении переведена в символическую плоскость и почти не влияет на практические свойства потребляемых товаров.
4. Увеличение доходов узкой группы сверхбогатых людей в значительной степени конвертируется в перераспределение прав на принятие решений о направлениях технологического развития и решения социальных проблем – от политиков к бизнесменам. Что, с точки зрения некоторых наблюдателей (и моей в частности), ведет лишь к повышению качества подобных решений.
В следующей статье я коснусь другой стороны неравенства: как технологическое развитие влияет на неравенство вкладов различных категорий работников в создание общественного богатства. По-прежнему ли привилегированное меньшинство эксплуатирует обездоленное большинство? Или их роли поменялись?