На третьем году войны стоило бы изучать уже не столько российскую экономику, сколько ментальные проблемы людей, которые продолжают верить в никогда не сбывающиеся прогнозы о ее скором крахе, высказанные все теми же лжепророками, которые за два года ни разу не дали правильных предсказаний.
Понятно, что люди слушают то, во что хотят верить, но это искажает не только высказывания ищущих дешевой популярности экспертов, но и сам новостной фон. В погоне за кликами СМИ делают новостями ничего не значащие события, совпадающие с запросом публики, при этом полностью игнорируют противоречащие запросу публики действительно значимые данные, для получения которых требуются минимальные усилия. Попробую проиллюстрировать это на нескольких примерах.
Горящий от попадания дрона НПЗ — это просто картинка, которая ничего не говорит о вероятности возникновения дефицита топлива. Первым реальным сигналом того, что кто-то в российском правительстве хотя бы теоретически допускает, что атаки на НПЗ могут создать хотя бы какие-то минимальные проблемы для армии, будет рост акцизов на топливо. Не на 5% в год, как сейчас, а хотя бы на 25%. Вторым — кратное увеличение акцизов. В стране, где гражданское потребление топлива во много раз превосходит военное, никаких других мер понадобится не может даже в теории. Сократить праздное гражданское потребление, параллельно пополнив бюджет — единственная разумная в такой ситуации мера. Пока таких мер нет, это значит, что никто в правительстве не считает атаки на НПЗ сколько-нибудь серьезной угрозой даже в долгосрочной перспективе.
Можно оценить перспективность атак на российские НПЗ с историческими аналогиями. Например, с «большим нефтяным наступлением» 1944 года, в ходе которого на немецкую нефтеперерабатывающую промышленность обрушилась вся мощь союзной авиации. Благо у нас есть прекрасный документ — «Отчет управления стратегической авиации США об эффективности бомбардировок немецких НПЗ», составленный в 1947 году результате двух лет кропотливой работы с выездами на места, использованием трофейных немецких отчетов о результатах каждого конкретного налета и т.д. и т.п. Отчет имел не историческую, а сугубо практическую цель.
Немецкая нефтеперерабатывающая промышленность начала 1944 года производила 8 млн тонн бензина и дизеля в год (для сравнения, российские НПЗ — более 130 млн тонн).
На немецкие НПЗ за год было сброшено 234 806 тонн бомб.
При этом доподлинно известно, что 13% из них попадали в заводы и лишь 3% — в конструкции, критически важные для переработки нефти (критическими важными не считались административные здания, мастерские, вспомогательные производства внутренние пути и т.д. — только конструкции участвующие в химическом процессе). Таким образом, на критически важные конструкции немецких НПЗ упало 7000 тонн бомб. Это эквивалент 15 650 максимально загруженных взрывчаткой ракет Storm Shadow или 140 000 дронов, несущих по 50 килограмм взрывчатки.
В результате «нефтяного наступления» производство топлива на всех НПЗ Рейха в совокупности сократилось примерно на 40–50%.
Гораздо интереснее частный пример из этого наступления. Приоритетом считалось сокращение производства немцами авиационного топлива. На три завода, где это производство было сосредоточено, в течение нескольких месяцев было сброшено 123 586 тонн бомб, из которых в критически важные конструкции попало 3 707 тонн бомб. Эти бомбы были сброшены за 57 налетов, т.е. каждый завод подвергался бомбежке в среднем примерно каждые 18 дней.
Иными словами, в критически важные конструкции трех заводов всего попал аналог 8 237 ракет Storm Shadow или 74 140 тяжело нагруженных дронов. При этом в «критически важные конструкции» каждого завода в среднем раз в 18 дней прилетал аналог 155 ракет Storm Shadow. И вот после этого ада с налетами раз в 18 дней три завода… сократили свое производство топлива в четыре раза.
Риторический вопрос: смогут ли ВСУ, имея 8 000 Storm Shadow (это минимум вдвое больше, чем их в мире существует) сократить производство на более чем 70 российских НПЗ, если точное попадание аналогичного количества взрывчатки в «критически важные конструкции» трех немецких НПЗ не смогло остановить работу всего?
А еще, в отличие от Германии, потребности российской армии составляют 2–3% от российского производства, мощности российских НПЗ превосходят все внутреннее потребление в 2,5 раза, существуют заводы в Сибири, простаивающие мощности НПЗ Беларуси и еще множество всего.
Все это легко проверяемые, не секретные данные. Минимальное их рассмотрение делает очевидным, что атаки на НПЗ не могут создать ни малейшей угрозы дефицита топлива в России. Их основная задача — пиар, ну и какие-то экономические убытки нефтяных компаний. Но для СМИ важна картинка, поэтому не имеющие ни малейшего практического значения атаки на НПЗ вдруг превращаются в значимое событие.
Другая тема: вот уж два года многие лжепророки о проблемах российской экономики, мусолят тему о неких «замороженных в Индии рупиях», которые Россия не может забрать. Однако сам факт, что у кого-то из российских экспортеров есть какие-то проблемы с платежами из Индии, не дает нам никакой информации о системе в целом.
Для понимания происходящего в реальности значение имеет лишь тот факт, что весь период войны российский экспорт в Индию не только продолжался, но и рос в объемах. И никак невозможно себе представить, что многие тысячи частных бизнесменов из России продолжали посылать в Индию товары, не имея возможности выручить за них деньги. Если у кого и возникали проблемы, то в массе они их решили. О проблемах с расчетами может свидетельствовать только сокращение товарооборота и ничего больше.
Аналогично, постоянно выдергиваются и массово тиражируются новости о чьих-то проблемах с китайскими банками или о вторичных санкциях, применяемых к этим банкам. И это снова информация, создающая лишь ложные представления о происходящем.
Значимая информация состоит в том, что китайская таможенная служба регулярно сообщает о росте экспорта из Китая в Россию. (В опасении вторичных санкций им имело бы смысл изо всех сил занижать, а никак не завышать эти объемы). Если десятки тысяч китайских бизнесменов продолжают отправлять в Россию свои товары во все возрастающих объемах, значит, никаких системных проблем с расчетами нет. У кого-то конкретно они может, и есть, но на системном уровне прибыли от торговли кратно превышают существующие риски.
Если какой-то военный эксперт насчитал на каком-нибудь складе хранения уменьшение числа танков, эта информация, наверное, может быть полезна для военной разведки. Однако она ничего не говорит о грядущих проблемах с бронетехникой в российской армии. Реальным сигналом о том, что такие проблемы надвигаются, будет объявление о том, что автозавод ГАЗ вместо новой «Волги» начал производство мангало-мобиля «Отважный бронежаб».
Здесь уместна осмеянная фраза Владимира Путина про «всерьез не начинали». Даже в США, когда они воевали «всерьез», запрещалось производство автотранспорта для частных нужд. Во «всерьез» воюющих странах забирают частные автомобили и трактора для фронта, а не производят их сотнями тысяч для гражданских потребителей. Даже автомастерские, не говоря уже об автозаводах, мобилизуют на производство чего-то околовоенного. Наверное, ГАЗ не способен производить танки, но вроде бы большинство экспертов говорят, что значение танков резко снизилось. Нужна самая разнообразная бронетехника. И если ГАЗ вместо этой бронетехники производит новый псевдо-премиальный автомобиль, то очевидно, что серьезных проблем с бронетехникой никто не ожидает.
Тогда на какие события/данные стоит обращать внимание?
В силу того, что категории вроде ВВП не всем хорошо понятны и есть общий уровень недоверия к статистике, я приведу пример действительно значимой информации о состоянии российской экономики из разряда той, что можно потрогать руками, буквально.
И в 2022 году, и в 2023 были поставлены рекорды по вводу жилья за всю историю страны. В 2023 году было введено 110 млн квадратных метров жилья. Это на 20% больше, чем в довоенном 2021 году и на 39% больше, чем среднее значение этого показателя за 10 предвоенных лет. В 2023 году было уложено 188 млн кв.м. асфальта, это тоже абсолютный рекорд — на 33% больше, чем в довоенном 2021 году. По всем этим дорогам и мостам можно физически проехать или посмотреть на них со спутников.
Очевидно, что рекорды не повторятся. И жилищное и дорожное строительство начнет потихоньку сокращаться в 2024 году, и будет сокращаться еще быстрее в течение последующих военных лет. Однако для нас важно, какой резерв ресурсов потенциально можно перебросить из этой сферы на военные нужды.
По состоянию на 2023 год в строительстве и производстве стройматериалов было занято около 8,5 миллионов человек. Это примерно в два раза больше, чем совокупность занятых в армии, ее обеспечении и на предприятиях ВПК. Иными словами, сокращение гражданского строительства в два раза до уровня начала 2010-х годов с точки зрения высвобождаемого персонала позволит удвоить армию и ВПК по численности.
За первое полугодие 2024 года в строительстве было использовано 18,2 млн тонн стали. При этом все машиностроение (включая гражданское) потребило лишь 2,6 млн. тонн, из которых на ВПК приходится в лучшем случае 1/3 (скорее сильно меньше, т.к более половины это автомобиле- и вагоностроение). Прирост потребления стали в машиностроении 1 полугодие 2024 к аналогичному периоду прошлого года — 0,2 млн тонн. Это максимальная оценка увеличения военного потребления стали. В реальности, большая часть роста потребления пришлась на автомобилестроение.
Сформулирую иначе: все военное потребление стали за полгода 2024 составило максимум 0,9 млн тонн и выросло максимум на 0,2 млн тонн к аналогичному периоду прошлого года. За тот же период в стройке было закопано 18,2 млн тонн(!) Сокращение гражданского строительства до уровня начала 2010-х позволит увеличить потребление стали ВПК в 10 раз.
Вообще потребление стали — отличная иллюстрация «всерьез не начинали». С учетом того, что Россия продолжает быть крупным экспортером, примерные расчеты (никто не публикует данных конкретно по ВПК, но можно получить диапазон обратным счетом из коммерческой аналитики «Северстали») говорят о том, что на потребление ВПК по всей совокупности приходится 1,5–2,5% (точно не 5%, но вряд ли 1%) от всей произведенной в стране стали. Может ли «всерьез воюющая экономика» тратить на военные нужды 2% производимого ей ключевого расходного материала войны? Может ли она тратить на нужды гражданского строительства в 20 раз больше стали и привлекать в два раза больше людей, чем на военное нужды?
Всерьез воюющая экономика не строит автострады и мосты за тысячи километров от линии фронта, не разбазаривает людские и материальные ресурсы на улучшение жилищных условий в глубоком тылу, не позволяет тратить дефицитные ресурсы на гражданское потребление. Всерьез воюющие страны не имеют бюджетного дефицита 2% ВВП. В США 1943 года дефицит был 27% ВВП, в Англии во время войн не раз превышал 30%, про Германию даже говорить бессмысленно. Сегодняшний дефицит бюджета воюющей России меньше, чем в абсолютном большинстве не воюющих развитых стран. Всерьез воюющие страны не тратят на выплату пенсий пенсионерам в 1,5 раза больше денег, чем на военные расходы. Испытывающие проблемы бюджеты режут социальные расходы, чего пока «всерьез не начинали». Этот список можно продолжать бесконечно
Первые признаки того, что они «всерьез начинают» постепенно переводить экономику на военные рельсы, — это недавнее повышение ставки ЦБ и отмена льготной ипотеки, направленные ровно на то, чтобы постепенно перераспределить ресурсы из строительной сферы. До 2024 года гражданское строительство только росло, несмотря на войну. Следующим сигналом будет проект бюджета 2025 года.
И вишенка на торте. В 2023 году в Москве ввели в строй 13 станций метро и еще 74 станции новой наземки. Это больше, чем когда-либо в истории. Это больше, чем за все время правления Юрия Лужкова. Это экстраординарный показатель даже по мировым меркам. Метро — штука дорогая.
Зададим другой масштаб. За 2023 год длина линий московской подземки выросла на 29,6 километров, наземки — на 171 километр. С чем это сравнить? Вот в Берлине тоже есть подземка U-Bahn и наземка S-Bahn. В 2023 году в Москве было построено 19% от берлинского U-Bahn плюс 50% от берлинского S-Bahn. За один год.
Те, кто не понимает ВВП и не верует в статистику, может пройтись по этим станциям или прогуглить их фото. Особо въедливые — посчитать число станций и длину линий.
Понятно, что кое-что из этого строилось давно, однако во «всерьез воюющей», испытывающей проблемы с бюджетом стране никто не будет два военных года достраивать супер-дорогой и никак для войны не нужный объект.
Резюмирую: публика уже два года как принимает за информацию самовоспроизводящийся контур формирования вымышленной реальности. Глупые или гонящиеся за лайками эксперты. СМИ тиражирующие инфоповоды, по сути, не являющиеся информацией. Все это формирует коллективные представления, полностью оторванные от реальности. Бог с ней с публикой, ей можно и профессора Соловья транслировать. Однако в этой искаженной реальности живут и люди, принимающие решения. И помимо реально существующих факторов уязвимости Путина (нехватка людей, рост антивоенных настроений) продолжают принимать во внимание ничем не подтверждающийся миф о том, что к прекращению войны его могут вынудить экономические трудности.
Есть байка, что, когда долгие споры проектировщиков о параметрах лунного грунта ни к чему не привели, Королев написал резолюцию в духе «для целей проектирования лунохода считать Луну твердой». Так вот. Для целей анализа перспектив войны в Украине следует считать российские экономические ресурсы бесконечными. От слова «совсем». Экономика может сыграть решающую роль в новой холодной войне на несколько десятилетий. Но в масштабах войны конкретно с Украиной нужно думать о чем угодно, но только не о российских экономических проблемах. С экономической точки зрения они и правда «всерьез не начинали».