Дарвиновская теория естественного отбора вполне себе применима к социальным институтам, бизнесам, политическим режимам и прочим подобным явлениям. Как минимум в качестве еще одного взгляда на процесс.

Всю история человечества войны были одним из важнейших факторов развития политических систем. Можно вспомнить какое влияние визит американских канонерок оказал на развертывание в Японии реформ эпохи Мейдзи, или о том как поражение в Крымской войне подтолкнуло царскую Россию к отмене крепостного права и другим прогрессивным реформам

Именно стремление выиграть войну, либо работа над ошибками после проигранной, заставляло многие правительства по всему миру копировать передовые социальные практики даже тогда, когда они вызывали возмущение элит и культурное неприятие большинства населения. Мир жил по принципу: модернизируйся или будешь сметен тем, кто модернизировался быстрее.

Внешняя конкуренция также часто провоцировала революции. Революции 1917 года в России были во многом обусловлены первой мировой войной. А одной из предпосылок великой французской революции были результаты семилетней войны, или шире неспособность режима нести расходы, необходимые для внешнеполитической конкуренции. Парижские события 1870-1871 были прямым следствием поражения в франко-прусской войне и этот список можно продолжать долго. (Понятно, что в каждом из описанных случаев были и другие объективные предпосылки революций, однако именно военная конкуренция государств ускоряла и подталкивала их).

В отсутствие внешних угроз ресурса силового подавления, располагаемого элитой, как правило, хватает на то, чтобы предотвратить попытки смены власти снизу. Самая неэффективная и ретроградная тирания в отсутствие внешнего давления может поддерживать свой политический режим неопределенно долго. Наличие же агрессивных соседей обычно приводит такую тиранию либо к ее завоеванию, либо к смене режима в результате внешнего поражения.

В мире до середины ХХ века многие современные африканские или азиатские государства просто не смогли бы существовать. Их бы либо завоевали более развитые государства, либо военные поражения привели бы к падению их режимов.

Однако данный фактор естественного отбора политических режимов был практически отменен после второй мировой войны, когда захват чужой территории превратился из обычной практики в редкое осуждаемое всеми исключение, а возможность войны между крупными государствами стала практически исключена благодаря появлению ядерного оружия.

В целом, нельзя не приветствовать тот факт, что войн стало меньше однако нельзя недооценивать и того, что уменьшение их количества повышает шансы длительного сохранения крайне неэффективных режимов в странах третьего мира, и снижает стимулы к позитивным изменениям в странах первого.

Некоторым аналогом обычных войн были войны идеологические. Наиболее ярким примером было противостояние социализма и капитализма в ХХ веке, вынудившее многие капиталистические страны опережающими темпами развивать системы социального обеспечения, защищаясь от пропаганды врага. В то же время быстрый крах режимов социалистического блока сложно объяснять исключительно отставанием по уровню жизни. Многие страны жили и сильно беднее, а их режимы не рушились. Именно идеологическая легитимация советских режимов, сильно способствовала их краху на фоне проигрыша идеологии в экономической конкуренции.

Однако и эта линия конкуренции режимов сегодня резко снизила свою актуальность. Идеологически девиантны до такой степени, чтобы эта девиантность была фактором идеологического краха разве что КНДР, Венесуэла, Иран и еще десятка полтора подобных стран. В абсолютном большинстве стран мира экономические и политические системы похожи до степени смешения. (В любой стране всегда найдется меньшинство считающее правителя автократом, а права меньшинств не достаточно защищенными, однако большинство не видит идеологической разницы между своим режимом и мировой нормой, в той мере в которой подобную разницу видели граждане СССР).

В этом контексте важно подчеркнуть огромную разницу между сменой какого-то конкретного автократа лично, и сменой политической/экономической модели. Поражение государства в настоящих или идеологических войнах вело к сущностной перестройке системы социальных и экономических отношений (освободить крестьян, допустить иностранцев, уравнять сословия в правах). Иначе было не выжить. А даже революционная смена конкретного автократа при неизменности состава элит и системы социально-экономических отношений, это как правило не модернизация. Мы наблюдаем целый набор стран где первое лицо у власти за последние годы несколько раз менялось и иногда революционно, однако сущностно система и близко не модернизировалась.

Другой важной тенденцией, влияющей на устойчивость политических режимов, стал рост стоимости человеческой жизни. Все меньше людей готово жертвовать своими жизнями ради свержения политических режимов, да и сами режимы становятся все менее кровожадны. В целом это тоже позитивная тенденция, однако и она играет на руку сохранения неэффективных практик.

А еще эмиграция никогда не была столь дешева и комфортна как сегодня. Мало того, что сам транспорт никогда не был столь доступен для широких слоев населения, но и современные средства связи позволяют резко снизить основные издержки эмиграции позволяя продолжать общаться с близкими и друзьями. Поэтому в отличии от предшествующих эпох для несогласного с режимом издержки эмиграции оказываются стабильно ниже издержек борьбы за изменения.

Таким образом, сегодня социально-политическая система сильно проигрывающая в эффективности своим соседям имеет гораздо больше шансов сохранить себя нежели аналогичная система несколько веков или даже десятилетий назад.

Мир по факту глобален. Неэффективный режим или «failed state» становится не только проблемой населения самой страны, но генерирует потоки беженцев и угрозы для окружающих стран. Однако факту в современном мире никто не хочет брать на себя ответственности за управление «failed state». И уж тем более за принудительную модернизацию середнячков. (Впрочем, и примеры попыток вмешательства имеют спорные результаты).

Тут не будет каких-то практических выводов. Просто скажу, что в любой сложной системы есть издержки конкуренции и издержки отсутствия конкуренции. В зависимости от различных внешних условий, одни могут быть больше других или наоборот. Издержки конкуренции чувствуются здесь и сейчас, издержки отсутствия конкуренции имеют отложенный накопительный эффект, который накапливает системные риски