Этот пост представляет собой попытку проанализировать причины острых эмоциональных реакций на политические разногласия.
Давайте зададим следующую систему координат от меньшего к большему:
Когда мы играем в шахматы наше личное отношение к противнику и его действиям, как правило, носит абсолютно нейтральный характер. А язык конфликта (игры) сводится исключительно к шахматным правилам.
Во время бизнес-конфликтов, если они не отягчены дружественно-родственными отношениями, а сводятся к разному пониманию достигнутых договоренностей, уровень эмоций выше, но, как правило, не переходит определенного предела. Восприятие конфликта находится преимущественно в бизнес-логике, хотя разного рода личностные и моральные аргументы присутствуют.
Конфликты личного характера наиболее эмоционально интенсивны, поднимают самые разные пласты и в выходят за пределы изначального своего содержания, как с точки зрения смысла претензий, так и с точки зрения языка конфликта (методов борьбы).
Это вполне понятная последовательность: чем более важен для нас результат конфликта, том острее наша эмоциональная реакция на него.
Как это ни парадоксально, в этой системе координат эмоциональная интенсивность отношения к политическому оппоненту и даже просто к человеку, разделяющему иные политические взгляды, часто (не всегда) сопоставима или даже превосходит уровень интенсивности в межличностных отношениях. При этом готовность приписывать политическому оппоненту самые разнообразные негативные качества и мотивы (выходить за пределы изначальной плоскости конфликта) просто удивляет.
А ведь результаты выяснения политических разногласий, в подавляющем большинстве случаев, имеют на нашу жизнь весьма опосредованное влияние. Т.е. не могут быть нам реально «важны».
Я нередко сталкивался с тем, что степень неприятия ко мне со стороны людей незнакомых лично, которым я лично ничего не сделал, просто на основании разницы политических взглядов, существенно превышала неприятие со стороны людей, которым реально было что мне «предъявить» по жизни. Себя я также неоднократно ловил на сильных эмоциональных реакциях в отношении малознакомых людей на основании исключительно политических разногласий.
Другой пример: в гримерке перед эфирами, или на неформальных мероприятиях, политические противники (за исключением крайних случаев) общаются весьма благожелательно. И это не совсем игра. Если ты переключаешься в логику межличностного общения, то понимаешь, что по жизни они «нормальные мужики», не лишенные приятности.
Но стоит выйти за порог, и начать обсуждать с политическими единомышленниками, (которые переключают тебя в другую систему координат), того же человека в контексте его политической позиции — ты легко услышишь «да это законченная мразь», «негодяй» и «подонок». И так же легко согласишься.
Хотя какой он подонок? Приятный дядечка.
В бизнесе я себе плохо могу представить подобную ситуацию. А я, помещенный в бизнес ситуацию, это все тот же я. Более того, от решения бизнес-вопросов мое прямое благополучие зависит гораздо больше, чем от вопросов политических. Однако в бизнесе я прореагирую гораздо менее эмоционально.
Сходными по смыслу являются следующие примеры:.
Когда в России на эфирах я рассказывал о негативных последствиях конфликта с западом, люди не глупые, мне лично знакомые и, в целом, позитивно ко мне настроенные, но разделяющие «патриотическую» позицию спрашивали «А почему ты все время против России?». При этом мы понимаем, что логически попытка объективно оценить минусы от противостояния с западом никак не характеризует отношение человека к России.
Когда на Украине я пытался объективно рассказать о большом запасе прочности российской экономики, некоторые, опять-таки неглупые, представители украинской аудитории меня обвинили в работе на Кремль. Хотя и здесь нет никакой логической связи.
Когда я в 2012-2013 годах на лекциях рассказывал, что рост доходов россиян сильно опередил рост производительности труда и зарплаты должны упасть (в чем оказался абсолютно прав) меня обвиняли в том что я ненавижу русский народ. (Какая связь?)
Я таких примеров могу привести десятки. Их объединяет отказ аудитории анализировать существо сказанного с одновременной абсолютно алогичной апелляцией к придуманы дефектам источника неприятной информации. (Причем аудитории часто совсем не глупой).
Объективно все это довольно странно.
Ниже изложена несколько несвязанных концепций, объясняющих эту странность.
1. Ценности и «грады»
Болтански и Тевено в своей знаменитой книге «Критика и обоснование справедливости» сформулировали концепцию «градов», согласно которой существует 6 (7) ценностных систем взгляда на мир, каждой из которых присущи свои «неопровержимые аргументы». При этом ценности одного града всегда подвергаются критике с точки зрения ценностей другого.
Например, с точки зрения «града вдохновения» важно придумать что-то «нетленное» и это важнее всего остального. Но с точки зрения «рыночного града» если «нетленное» не принесло денег, то создатель, в целом, неудачник. Носители ценностей «града вдохновения», в свою очередь, презирают тех, кто гонится за наживой, считая неудачниками и неполноценными людьми их.
Что важно в этой теории: если спор возникает внутри одного «града», по поводу одной и той же ценности, тогда этот спор более осмыслен и понятен, его легче решить, так как приводятся эквивалентные аргументы. Наиболее острые конфликты возникают там, где ситуация приводит к пересечению ценностей различных «градов».
Например, есть два человека, начальник и подчиненный, находящиеся одновременно в рыночных и патриархально-клановых отношениях. В рамках последних начальник предоставляет подчиненному нерыночные привилегии в расчете на его лояльность, а подчиненный выполняет какие-то вещи, которых от него нельзя было бы требовать в рамках чисто рыночных отношений.
Вдруг резко меняется внешняя ситуация и одна из сторон разрывает патриархальный контракт отказываясь совершать действия, предполагающиеся логикой «патриархального града», сводя отношения к чисто рыночным. Эта сторона апеллирует к справедливости с точки зрения «рыночного града». И с этой точки зрения абсолютно права.
Но другая сторона чувствует себя глубоко оскорбленной, так как попраны абсолютные ценности «патриархального града». И у рыночной и у патриархальной логики есть свои «неопровержимые аргументы», противоречие которых и предопределяет остроту конфликта.
Что важно: обе стороны конфликта понимают и разделяют ценности и «рыночного» и «патриархального» градов и способны в различных ситуациях действовать и мыслить в соответствии с ними, однако заняв в данном конфликте позицию одного из «градов» чем дальше, тем более оправдывают свою позицию и признают позицию оппонента ущербной, исходя из логики только этого града.
Если ситуация может трактоваться двояко и стороны в конфликте апеллируют к разным «градам», то конфликт острее, т.к. с точки зрения того «града», который на себя примерил можно обосновать что поведение оппонента аморальное и недостойное.
К чему я излагаю все это?
Эмоционально заряженная часть политического конфликта всегда находится на пересечении «градов». Детальная налоговая дискуссия никого кроме специалистов не интересует. Да и специалисты из-за разногласий друг друга вряд ли поубивают. Их аргументация находится внутри одного «града» и они легко договорятся о взаимоприемлемом решении.
А вот если ты ценности «рыночного града» противопоставляешь ценностям «гражданского града», например в вопросе о реновации или взаимоотношении россиян и украинцев, то вызываешь у оппонентов сильнейшие эмоции на основании того, что с точки зрения людей, стоящих в этот момент на позиции града гражданского твои слова являются аморальными.
С экономической точки зрения абсолютно все политические противоречия представляют собой лишь бессмысленный набор издержек. Трансляция такого взгляда вызывает большее раздражение людей, смотрящих на вопрос с позиции «гражданского града», нежели даже аргументы сторонников противоположной позиции «гражданского града». Ибо ты «покушаешься на основы».
2. Деление на друзей и врагов как сущность политики
Очень актуальный для понимания современной России Карл Шмидт (теоретик права и политологии, по совместительству идеолог третьего рейха) определял «политическое» противопоставлением «друзья-враги», а суть политики в определении кто к ним относится. (Как для морали это отделение добра от зла, эстетики – прекрасного и безобразного, и т.д.).
Согласно Шмидту уход от разделения на друзей и врагов представляет собой «деполитизацию». Например, в эпоху религиозных войн деление на католиков и протестантов носило политический характер, а когда общество пришло к тому, что вопрос веры стал «личным выбором каждого» религия сильно деполитизировалась.
По Шмидту острота противостояния и четкий безусловный выбор стороны являются имманентными составляющими всего политического. Таким образом, любая попытка быть объективным по сути своей представляет деполитизацию вопроса. А соответственно является проигрышной стратегией с политической точки зрения.
Исходя из Шмидта все мои попытки объективного взгляда на мир самоубийственны с политической точки зрения.
3. Незрелость вследствие редкого столкновения с политическим
В повседневной жизни мы постоянно сталкиваемся со множеством примеров противоположной оценки одних и тех же ситуаций с этической точки зрения.
Допустим расходятся супруги. Муж считает (и говорит всем), что он семью обеспечивал, дом машину жене оставил, а она истеричка и т.д. и т.п. В общем он молодец, а она детей науськивает. Жена, в свою очередь, говорит, что лучшие годы отдала, детей воспитала, а он гулял и т.д. и т.п.
У обеих версий есть определенные аргументы и в зависимости от знакомства с нюансами, того с кем из супругов мы больше дружим, или с кем нам себя проще ассоциировать, мы выберем ту или иную сторону или же внутренне решим, что хороши оба и правда где-то посредине.
В течении жизни мы проходим сквозь и видим рядом множество подобных ситуаций. И если в молодости мы судим кто прав бескомпромиссно, то с возрастом взгляд все сложнее, а нейтральные оценки все чаще. Потому что побывав в разных ролях мы приобретаем опыт неоднозначности любых «истин», и бесконечности углов зрения.
При оценке политических действий и событий наш опыт «неоднозначности» предельно ограничен. Даже у людей проведших на политических вершинах десятилетия опыт осознания «неоднозначности» политических истин меньше, чем у обычного взрослого человека житейских. А большинство населения в отношении восприятия политического – бескомпромиссные подростки или просто дети, для которых существует одна правда.
Одной из причин написания данного поста была следующая история. Один, довольно информированный о кремлевской закулисе, человек как-то рассказывал мне некоторые истории, о том как Путин благодарно и корректно вел себя по отношению к некоторым людям, которые ему в свое время (до президентское) помогали.
Во время этого рассказа я поймал себя на мысли, что инстинктивно не верю. Т.е. вопреки некоторым фактам я отказывал Путину в каких-то положительных чертах … на основании того, что в других важных для моей картины мира политических вещах он, с моей точки зрения, делает что-то «плохо» (не важно что, сейчас речь не о том).
Я всегда стараюсь быть объективным. А это откровенная необъективность. Допустим я прав в своих претензиях, но определенные моменты в вопросах управления государством никак логически не значат, что у человека отсутствуют какие-то иные положительные качества. (В хрестоматийных примерах кровавые диктаторы и то любили собак и были отличными отцами).
Это и есть та самая детская бескомпромиссность в этической оценке человека/события политически неприятного, основанная на недостаточной практике «неоднозначности» политических истин. В житейской ситуации этого бы не было. А тут как ни стараюсь быть объективным – толком не получается.
И тут же мне вспомнились сразу несколько зеркальных ситуаций, когда совершенно разные люди, не имея к тому никаких объективных оснований, были совершенно искренне уверены что я подонок коррупционер или американский шпион, на основании того что я ездил на семинар в Варшаву, или был застройщиком в московской области или работал в АП.
В политике мы склонны по одной не нравящейся нам черте приписать человеку множество других негативных черт, несмотря на отсутствие к тому каких-либо объективных оснований. В вопросах житейских и бизнесовых мы такую ошибку совершаем гораздо реже, просто потому что опытнее.
4. Биохимия и нейрофизиология (Чистая спекуляция. И в том и в том я абсолютный профан)
Согласно ряду исследований, некоторые реакции мозга влюбленного человека и, например, реакции мозга наркомана при ломке, очень похожи. При получении информации об объекте вожделения происходят процессы, снижающие способности к логическому осмыслению ситуации. Причем не способности к логическому мышлению вообще, а к рациональному осмыслению вещей, связанных с предметом вожделения.
Все аргументы против предмета вожделения отметаются, безотносительно к их обоснованности. И, напротив, изобретаются предельно нелогичные аргументы «за». И человек верит этим аргументам, несмотря на их очевидную нелогичность. Тому есть сложные физиологические объяснения, в подробности которых вдаваться не сумею.
Когда я читал об этих механизмах, мне постоянно вспоминались политические споры, где часто включается такой же механизм подавления способностей к логическому мышлению в отношении определенных конструкций.
Например, на западе, я не раз сталкивался с людьми, очень умными и рациональными, но стоит тебе поставить под малейшее сомнением, например, значимость антропогенного фактора в глобальном потеплении и рациональность исчезает. Умнейший человек, иногда целый профессор, теряет любую способность к спокойному восприятию рациональных аргументов и выходит за пределы логики дискуссии. Ты ему про солнечную активность и свойства мирового океана, а он в ответ называет тебя фашистом. Исключительно на том основании, что ты, в принципе, пытаешься рационально обсудить возможный набор причин, и не признаешь безусловный примат антропогенного фактора в потеплении.
Абсолютно аналогичные истории в России с Навальным, Путиным или Крымом. Бывает совершенно здравые люди, признающие неоднозначность различных процессов, но стоит сказать, что плохое про Навального, Путина или присоединение Крыма, то ты моментально оказываешься агентом Кремля/госдепа, а твоих рациональных аргументов не слышат совсем.
Не имея к этому никаких научных оснований, рискну предположить некоторое сходство физиологических процессов подавления рационального восприятия «объекта особого отношения» в любви и наркотиках с аналогичными процессами по отношению политическим концепциям и лидерам.
5. Потребность чувствовать себя «хорошим»
Для психически здорового человека очень важно оценивать свои действия и устремления положительно. Что бы ты ни делал, ты постепенно создаешь в своем сознании положительный образ своих действий и начинаешь в этот образ верить.
Мне доводилось наблюдать людей, которые так часто всем рассказывали о «книге которую они написали», что сами начинали верить, что сделали это, хотя в той книге не было ни одного их слова; людей, что по сути занимались неэффективным вложением во что попало уворованного у государства, но искренне считали себя при этом людьми, развивающими российскую промышленность; а уж сколько я видел детей сильных мира сего, убедивших себя что их состояние — исключительное следствие их деловых качеств.
И не то, чтобы все эти люди не способны были взглянуть на себя объективно — просто подсознание старательно вытесняет всю не комфортную объективную информацию куда-то в дальние уголки разума. Так спокойней и счастливей.
Склонность к оправданию собственных действий предопределяет изменение взглядов вслед за изменением ситуации. Меняешь должность или сферу деятельности и постепенно приобретаешь иные политические взгляды, постепенно вытесняя старые. Ведь ничто так не примиряет с «кровавым режимом» как пару полученных от него подрядов.
Одну из самых ярких и массовых метаморфоз такого типа я наблюдал в период моих частых походов на эфиры федеральных каналов.
Среди завсегдатаев политических ток-шоу, относящихся к «патриотическому» спектру, всегда можно выделить две категории: людей, искренне верящих в то что говорят, и тех, кого коробят некоторые вещи произносимые ими «по должности».
Психология «искренне верящих» не интересна, а вот метаморфозы думающей части «патриотов» заслуживают пристального внимания.
Среди этой «думающей» части я никогда не видел такого замешательства и желания оправдаться в гримерке за свою публичную позицию, как в период непосредственно после крымских событий. Они понимали что происходит необратимая глупость и ощущали острый дискомфорт от того, что вынуждены были эту глупость оправдывать.
Однако со временем это замешательство прошло. (А многие из них сегодня об этом замешательстве искренне не вспомнят). За довольно короткое время товарищи смогли себя убедить, что их позиция патриотичная и верная. Это они хорошие, а против могут быть только враги. Ведь так психологически легко жить, убедив себя в том, что ты хороший.
И было рсобенно заметно, что именно те люди, которые сначала чувствовали себя некомфортно, отстаивая по должности чуждую позицию, а затем смогли себя убедить в правильности такой позиции, наиболее резко реагировали на объективные внешние аргументы. Ведь эти аргументы возвращали им чувство дискомфорта.
У многих проявлений политической непримиримости сходная природа. Допуская, что в позиции противника есть доля правды, ты вновь подвергаешь объективному осмыслению образ «себя хорошего» в собственных глазах. А подсознание отчаянно сопротивляется подобному выходу из зоны комфорта.