Дмитрий Некрасов
Как правило, если меня просят прокомментировать какую-либо книгу или статью, я сосредотачиваюсь на тезисах, с которыми я не согласен и строю свой отзыв из возникших противоречий. Поэтому мне крайне сложно комментировать книгу В. Иноземцева «Несовременная страна», т.к. большинство ее тезисов я полностью разделяю и поддерживаю.
Очевидно, что любое переиздание книги с размышлениями о судьбах России, потребует каких-то изменений в связи развязанной Путиным войной. Это событие ни в чем не противоречит изложенным в книге размышлениям автора, однако существенно смещает акценты и восприятие читателей.
В этой связи мои предложения будут больше связаны с коррективами, которые на мой взгляд, напрашиваются вследствие войны, и лишь немного с соображениями по поводу тезисов первого издания.
1. Я читал книгу «Несовременная страна» два раза: вскоре после выхода в 2018 и только что в мае 2023. И мои ощущения от прочтения одного и того же текста существенно отличаются. Несколько лет назад общий тон моих мыслей по ходу прочтения выглядел примерно так: «все это так логично, четко. Ну не может быть, чтобы с течением времени российские элиты и население не осознали наиболее яркие ошибки и не исправили». Чтение рождало если не веру в лучшее будущее, то хотя бы желание что-то предпринять. Как минимум распространять наиболее очевидные тезисы о наиболее вопиющих ошибках. В надежде, что исправят хотя бы часть из них. Хотя бы по мелочи.
Прочтение того же текста сегодня вызывает ощущение безнадежности и тщетности. В 1943 году никого не волновал анализ ошибок участников выборов в Германии 1933 или того, какие экономические или культурные особенности немецкой истории сделали возможным фашизм. В 1924 ошибки царского правительства или партии Кадетов также представляли интерес разве, что для историков.
Понимание логики движения российского общества к тому, что произошло, имело гораздо большее практическое значение в тот период, когда некоторые процессы были обратимы, а ошибки подлежали хотя бы частичному исправлению. Подробный анализ некоторых проблем, выглядел гораздо более актуально в то время, когда данные проблемы были обусловлены самостоятельными, мало зависящими друг от друга факторами. В 2022 году все изменилось.
Абсолютное большинство проблем, стоящих перед Россией сегодня, не могут эффективно решаться без преодоления главной – международной изоляции и открытой конфронтации с развитым миром. При этом ни российская власть, ни российское общество в их текущем состоянии не способны решить эту главную проблему и принять ту цену, которую придется за подобное решение заплатить. Для серьезных подвижек в данном направлении требуется радикальное изменение как политического режима, так и господствующей в обществе мифологии.
С учетом изложенного, на мой сугубо субъективный взгляд, описание многих тактических действий и ошибок режима Путина имело бы смысл существенно сократить. Их подробное описание сегодня у многих вызовет реакцию: «Какое это теперь имеет значение?» Предшествующая повестка процентов на 70% обнулилась .
Все вышесказанное не касается тех частей книги, которые описывают длинную ретроспективу становления государства российского, условно до начала 21 века. Очень точный анализ, который не теряет актуальности при любом будущем развитии событий.
2. Я не знаю планов автора относительно масштаба доработки книги. Я также прекрасно понимаю, что логика первого издания строилась на сухом анализе прошлого, с минимумом прогнозов и предложений относительно будущего. Это было вполне оправданно до 2022 года, когда судьбы России интересовали преимущественно самих россиян, а для международной публики это была одна из многих, отстающих от развитого мира стран. Теперь же Россия воспринимается как серьезная угроза, которая не просто деградирует на боковом пути исторических процессов, а активно тянет в свою «несовременность» окружающий мир.
И россиян и, тем более, зарубежных читателей будущее России сегодня интересует гораздо больше, чем прошлое. Поэтому, на мой взгляд, описание возможных сценариев развития ситуации, а в идеале и каких-то рецептов действий, было бы наиболее логичным и полезным дополнением книги. Как минимум это бы резко увеличило актуальность книги и интерес к ней. Особенно среди зарубежной публики.
Наиболее очевидной линией подобного дополнения представляются так хорошо удающиеся автору исторические параллели. Например история реакции обществ на неудачную и затратную войну. Германия 1920-х и 1950-х, Япония и Италия, Ирак после 1991 года — список огромен. На мой сугубо субъективный взгляд, поскольку оккупационная администрация в духе 1945 года в стране с ядерным потенциалом представляется маловероятной, истории Веймарской Германии или допустим послевоенной Франции представляются даже более поучительными, нежели история пост-гитлеровской Германии. В особенности отношение соответствующих обществ к деятелям прошлых режимов (например Петену) и осмыслению ошибок (например ответственность за развязывание войны в 1914 или депортацию евреев правительством Виши).
Если же рассматривать опыт Германии после ВМВ, то, на мой взгляд, просто необходимо напомнить читателям, что относительный общественный консенсус в оценке эпохи фашизма был достигнут в Германии лишь в 60-е — 70-е годы. И это в стране, которая была побеждена оккупирована и подвергнута насильственной программе по денацификации, осуществленной извне. До этого значительная часть общества считала, что «все не так однозначно», а бывшие функционеры гитлеровского режима пронизывали государственный аппарат. Если бы Германия не прошла через безоговорочную капитуляцию и оккупацию, ее путь в новую Европу был бы отягощен теми же проблемами с шовинистами, от которых погибла Веймарская республика или российская политическая система 90-х.
На мой взгляд непонимание данного факта, является важнейшей проблемой как российских демократов, так и представителей мирового сообщества, которым кажется, что достаточно свергнуть Путина и обеспечить свободу СМИ и жизнь в России пойдет по «нормальному» руслу. Значительная часть населения России еще долго не будет согласна ни с оценкой событий в Украине, ни с новым местом России в системе международных отношений, ни с теми границами, которые придется так или иначе принять. Абсолютное большинство россиян, которым сегодня больше 60 лет, не изменят своего текущего отношения к описываемым феноменам до конца своей жизни.
Существенные изменения российского общественного сознания возможны лишь в результате длительных и системных усилий. И если бы автору удалось сформулировать некоторые предложения о том что можно сделать, основанные на уже сделанном анализе предшествующей истории, это стало бы крайне ценным дополнением к книге.
3. Если автор встанет на путь существенных дополнений книги, то крайне актуальной темой представляется стратегия запада в отношении России «после Путина». Здесь снова открывается огромный простор для исторических аналогий. Антитеза Версальского мира и «плана Маршалла», какие ошибки были допущены в отношении постсоветской России и так далее.
С точки зрения долгосрочных интересов цивилизации, или, если не так высокопарно, «стран запада», вопрос о конкретных параметрах достижения мира в Украине является ситуативным и по сути вторичным. Реальная долгосрочная проблема – страна обладающая огромным ядерным потенциалом и находящаяся в плену шовинистических мифов. От нее нельзя отгородиться, ее нельзя просто забыть в изоляции. Мировому сообществу все равно придется реализовывать в отношении России некую долгосрочную стратегию. Параметры подобной стратегии — едва ли не единственная зона влияния на будущее страны, сохранившаяся у представителей российской интеллектуальной элиты, находящихся в эмиграции.
И здесь я плавно перехожу к тем составляющим текущего издания книги, с которыми я не то чтобы не согласен, но сделал бы в них несколько иные акценты. В частности перспективы дальнейшего развития событий в России рассматривается в книге почти исключительно сквозь призму внутренних процессов. Происходящее во внешнем мире учитывается лишь как стимул для догоняющего развития, но не как механизм прямого воздействия на процесс становления страны более «современной».
На мой взгляд, возможное внешнее воздействие является одним из важнейших факторов желательных изменений. Сформулирую иначе: без такого воздействия долгосрочные и устойчивые позитивные изменения крайне маловероятны. Вмешательство внешнего мира не обязательно происходит в формате Германии 1945 года. Например воздействие институтов ЕС на процесс трансформации некоторых стран Восточной Европы было едва ли не более масштабным и не требовало военной капитуляции. Подчинение судов в Сингапуре или Казахстане английской юстиции, также является элементом внешнего воздействия на «осовременивание» соответствующих стран, пусть и по их собственной инициативе.
Делегирование полномочий наднациональным структурам, рост значения международных институтов, расширение объема прав гарантированных международным сообществом и другие схожие тенденции будут в ближайшие десятилетия важнейшими факторами наступления «современности» в странах третьего мира. До крымской авантюры очень многие позитивные преобразования в России осуществлялись под серьезным давлением международных организаций от ВТО до МВФ, и подобное давление было бы крайне полезно «России после Путина».
В других своих работах В. Иноземцев и сам неоднократно высказывал мысли о том, что наднациональные институты и правовые нормы могут существенно облегчить модернизацию. Дополнение книги подобными рассуждениями и примерами было бы крайне полезно, особенно в контексте противопоставления «суверенности», как одной из важнейших ценностей российской мифологии.
4. Пару слов о системе образов. В самом названии «Несовременная страна» подразумевается противопоставление нормальной «современности», т.е. состояния, которого удалось достигнуть обществам благополучных развитых стран, и неких особенностей России, которая в силу набора исторических причин не смогла этого состояния достигнуть. Автор прямо не высказывает такого тезиса, однако подобное противопоставление предполагает существование некоего «нормального», магистрального пути развития человечества, и определенных «патологий», которые отличают конкретно Россию.
Мне лично свойственно несколько иное восприятие логики исторического развития. На мой взгляд, никакого типичного магистрального пути не существует. Есть множество совершенно уникальных историй развития различных обществ, в которых происходили случайные мутации отдельных элементов их устройства. Некоторые из данных мутаций оказывались успешными и изменившиеся элементы постепенно вытесняли менее продвинутых конкурентов в других странах. Часть мутировавших на западе элементов (университеты, налоговая система или организация производства) легко проникали в российскую экосистему, вытесняя существовавшие архаичные формы. Другие мутировавшие элементы, напротив, последовательно отторгались. Наиболее важными из них мне кажутся: отделение власти от собственности, преобладание экономических форм конкуренции над внеэкономическими, увеличение роли права как механизма разрешения межэлитарных противоречий.
Естественный отбор, происходивший как на уровне экономических моделей, так и на уровне политических систем, приводил к постепенному отмиранию или трансформации менее эффективных форм. Однако данный процесс был похож не на соревнования в лабиринте, в котором одни страны выбрали правильный путь, вторые бежали медленно, а третьи. свернули в тупик. На мой взгляд лучшая аналогия — вытеснение одной популяцией микроорганизмов другой, менее эффективной. И рыночная экономика, и уж тем более, политические системы современного типа, не возникали в различных местах независимо, а были жестко навязаны лидерами цивилизационной гонки ее аутсайдерам. Кому-то военной силой, как Германии, Японии (дважды) или бывшим колониям, кому-то посредством конкурентного давления.
Дожившие до 21 века «несовременные» элементы подобных экосистем можно условно разделить на две неравных части. Большую из них «современность» еще не успела или не захотела переварить. От африканских failed states, до монархий Персидского залива. Данные формы «несовременности» не несут экзистенциальной угрозы «современным» и не конкурирует с ними за будущее. Это реликтовые виды. Совершенно по иному выглядят Россия, Китай, Иран, или, например, радикальный ислам. Их несущие конструкции смогли выжить в конкуренции с «современными» практиками и ставят своей целью борьбу с ними (экспансию определенного типа «несовременности»).
В рамках такого взгляда на мир, способность каких-то «несовременных» форм сохранять свою самобытность является следствием не патологий и слабости, а необычайной эволюционной устойчивости. Подобная оптика ни в коем случае не снижает ценности исторических наблюдений и анализа причин «несовременности» России, предложенных автором, однако задает иной ракурс взгляда на стоящую перед нами проблему. На мой взгляд, мы имеем дело не с болезнями и поворотами «не туда», а с успешной эволюцией «другой» экосистемы, которая продолжает воспроизводиться в высоко конкурентной среде.
Многие рассуждения автора полностью соответствуют предложенному мной описанию, однако общая оптика книги строится на других образах. Быть может мне не удалось ясно изложить свою мысль, однако мне она кажется чрезвычайно важной. Мы анализируем не больного и не заблудившегося. Перед нами набор вполне здоровых организмов, просто принадлежащих к другим видам. Элементов не только отстоявших свою экологическую нишу, но и склонных к экспансии. Их нельзя вылечить, они могут только вымереть. Насколько вероятна их скорая кончина и есть ли надежда пересобрать российскую экосистему на более «современной» основе – отдельный большой вопрос.
5. Завершу с трудом найденной темой, в отношении которой мои взгляды заметно отличаются от изложенных автором. Это отношение к приватизации 90-х и короткому периоду расцвета российской олигархии. В логике книги это один из поворотов России «не туда», пусть и не самый судьбоносный.
На мой же взгляд олигархический капитализм, напротив, был одним из немногочисленных шансов России выбраться из описанной в книге исторической матрицы.
Во-первых в тех странах, где современные институты и демократия возникли самостоятельно, а не в результате внешнего воздействия, такое строительство, как правило, шло путем постепенного расширения привилегий элитных групп. Сначала некоторые права на учет их интересов и участие в принятии решений получали высшие слои общества, затем эти же самые права постепенно распространялись на прочие имущие слои, и только затем на все население. «Современные» институты вызревали в «олигархических» обществах с чрезвычайно высоким неравенством и политическим бесправием большинства населения.
Именно олигархия ограничивала своеволие центральной власти. Да олигархическим периодам, как правило, присущ высокий уровень коррупции, однако авторитарный режимы бывают не менее коррумпированы. Да диктаторы часто приходили к власти под лозунгом борьбы с олигархией, как это и произошло в России. Однако если ограничение центральной власти приходит не извне, то именно олигархический путь к ней является наиболее типичным и органичным.
Во-вторых, если мы посмотрим на развитие политических режимов на постсоветском пространстве не вошедшем в ЕС – мы увидим, что конституция, народные протесты, или независимые СМИ, предотвращали скатывание постсоветских стран в авторитаризм лишь там и тогда, когда в подобных странах существовала сильная независимая олигархия, способная использовать данные инструменты в борьбе против укрепления власти автократа. Первичны были не институты, а обладающие ресурсами независимые центры силы. По сути у нас есть всего два примера не авторитарных моделей среди стран б. СССР не вошедших в ЕС. Это Украина и Молдавия – типичные олигархии (как минимум до 2022).
Я не отрицаю, допущенных в процессе приватизации ошибок, но считаю их вполне приемлемой платой за шанс выбраться на другую траекторию. Главной причиной перезапуска имперской матрицы были отнюдь не приватизация и коррупция, а ресентемент и реванш бюрократии.
В любом случае, я считаю критику произошедших в 90-е процессов в настоящее время абсолютно контрпродуктивной. Не столько потому, что это соответствует нарративам российской пропаганды, сколько потому, что «олигархизация» кажется мне почти неизбежным эпизодом при позитивном развитии «России после Путина». В моем представлении мечты о быстром прыжке к «современным» моделям политической организации, являются вредной и несбыточной утопией. Помимо внешнего воздействия, отстаивающая свои привилегии олигархия кажется мне единственной реальной силой, способной сдвинуть «несовременную страну» в сторону современности.